на самом то деле, не так то сильно вы хотите путешествовать. и я вместе с вами.
мы хотим, чтобы в другую страну нас доставил большой самолет с милыми стюардесами, которые поднесут шампанского, чтобы выпить за удачную посадку. мы хотим пожить там в отеле с мраморным полом в душе и маленьким, но красивым завтраком. хотим, чтобы нас сопровождали, чтоб все показывали и рассказывали. и чтоб все нам там улыбались. достопримечательности посмотреть хотим. башни всякие, да?
мы туристами быть хотим, а не путешествинниками, получается.
а я знаю достаточно людей, которые отправляются в путь своими двумя с парой купюр в кармане и возвращаются счастливые спустя год с магнитами из десятка стран в рюкзаке.

За окном над сонным городом шел снег. Он все летел и летел: серый, тихий, успокаивающий, - над убогими крышами, старыми домами обязательно грязно-желтого цвета с частями отвалившейся и отмокнувшей штукатурки. Было тихо, будто сама тишина обосновалась в легком воздухе светлой комнаты и в белой постели, ставшей нашей на эту ночь. И мне Было светло и спокойно. Впервые за многие месяцы - спокойно. Повернуться к тебе, сонными губами приложиться к твоему огромному плечу и, еле разлепляя глаза, смотреть на тебя. Не насмотреться :) вести пальцами по линиям твоих бровей и щекам, дивясь, как мала моя рука по сравнению с тобой. Чувствовать, как в комнату на цыпочках входит Настасьино счастье, даруя всю мою бесконечную нежность к тебе, такому сонному и теплому…
Да. А потом под тем же снегом едешь домой, слушая тихий мелодичный фолк, и на душе… светло и грустно

ты смеешься, докуривая предпоследнюю.
кто-то тушит улыбкой твои пожары.
этот мир приснился тебе однажды
в кош
маре.

закрывая глаза, задыхался в строчках.
рисовал проклятия (ты очень честен).
что толку, что мы умрем в девяносто,
если не вместе?

не кричи, не плачь, не скули под дверью.
поверь мне на слово, тебе здесь не место.
что толку, что ты - открытая книга,
есть без текста?

можно сбежать от себя, а потом ненавидеть за свои поступки, когда, как за резинку притянет назад. И теперь, сидя на всех этих осколках старательно составленного витража, который рисовал счастливую жизнь - реву. Зачем было все это сделано? Как получилось уйти так далеко?

Хочется смести все эти осколки и вбросить, но один из них может сильно ранить других

На фоне местного театра абсурда, просыпается желание уйти с должности его режиссера в зрительный зал

всё будет хорошо. в крайнем случае - нет

когда в сон клонит не на шутку, начинаешь четче видеть грани вероятностей. беззлобно и без отчаяния смотришь на себя и вероятное будущее. вот гуськом пробегают упущенные возможности. рядом с их тропой развалилась прокрастинация, утрамбованная ленью, страхом и какой-то херней (чертовы иммигранты из подсознания). чуть поодаль - холм самозакапывающихся талантов, а за ним - обрыв идей, они оттуда сбрасываются, когда не выносят покинутости. роща миллиметровых свай уверенности, растущих вообще рандомно, так же меняющие свою твердость (большая часть лежит на земле как поникший одуванчик). мутный и мелкий омут любви, еле светящийся вулкан ярости, серные болота вины, кустики вдохновения, скалы рациональности… и я, стоящий на склоне горы забвения. смотрю на это всё. и такое презрение, что даже ненависть… и в то же время любовь - стихийная, бесконтрольная, редкая, частично иммигрантская… пока презрение побеждает - его лес простирается во всей линии горизонта.
экзистенциальная проблема давно решена где-то во мне и не мной. только служением людям я смогу исправить если не естество, то отношение к нему. такой песок на весах совести. и все бы ничего, если б не "я ненавижу людей, но они в этом точно не виноваты..."

Пытаешься принять худший из исходов, успокаиваешь себя.
Но позже понимаешь, что это обычный самообман и будет невыносимо больно в любом случае.

не позволяй эти милости

на бигборде за триста метров виднелась фраза: "ты работаешь ради достойной жизни". в рекламе по телевизору говорили: " все что мы делаем - это для красивого платья". в газете писали: " ты можешь быть счастливым уже сейчас".
Иван свернул с привычного пути домой. пришло время жить так, как хочется. за высокими воротами со штырями стоял ресторан "Прага". высокие колоны здания упирались в вековые деревья. на територии шумели только утки в штучном озере и музыканты возле входа.
Иван стряхнул штукатурку со штанин и шагнул за порог. потолки были такими высокими, что внизу свет от тысячи лампочек казался приглушенным. посетителей было мало: две женщины с прямыми спинами ели салаты, оттопырив мизинцы; какой-то мужчина пил кофе с тремя круассанами на трех разных тарелочка и вытирал пальцы о белые салфетки каждый раз, когда откусывал кусочек и ложил булочку обратно; парень с девушкой смеялись над пошлыми шуточками и распивали красное вино. к Ивану подбежал официант и предложил свою помощь. наверное, он подумал, что Иван просто ошибся адресом или зашел что-нибудь спросить. но не тут то было. Иван улыбнулся: " за мной, я голоден", и пошагал к столику со свечами. ошарашенный официант, стараясь не подавать виду, пошел за ним.
- зажгите свечи и посоветуйте мне что-нибудь повкуснее.
- шеф-повар рекомендует отведать ризотто.
- неси. и десерт прихватить какой-нибудь. ну и чайку. зеленого. без сахара.
через пятнадцать минут подали кушание на большой тарелке с золотистым ободком. Иван тщательного пережевывал принесенные ему рис и усердно пытался понять, чем же он выгодно отличается от домашнего.

я совсем запуталась. в голове и так вечно бесы пляски устраивают, а теперь вообще карнавалы проводят.
всегда прихожу к одной мысли - мне нельзя ни с кем сближаться. нельзя. либо я пораню человека своей внезапной потерей интереса, либо он воткнет мне в спину нож.
почему меня ещё не убили (?), не понимаю

- но разве любовь к игрушке - это действительно любовь?
- в моем случае да. я была готова на многое ради нее. могла часами любоваться ею и только ею. я очень боялась, что она когда-нибудь сломается, как влюбленные боятся однажды снова остаться одни.
- а второй раз? вторая твоя любовь какая?
- когда мне было 11 лет, к нам на лето приехал тот парнишка, которому мама отправляла игрушки и конфеты этими большими посылками. я вышла из своей комнаты утром растрепанная, сонная, терла глаза кулачками, а он уже сидел на нашей кухне, увидел меня и сказал: "Боже какая красивая девочка!" ему тогда было 13, почти 14. все мальчишка, которых я знала после него, в этом возрасте всплошь и рядом казались мне откровенными болванами. а этот был не такой. родители дали ему с собой какое-то количество денег и мне кажется, что все их он потратил на меня. он покупал мне самое дорогое мороженное, мы ходили на карусели и катались аж до тех пор, пока мне не надоедало. мне, понимаешь? не ему. он рассказывал мне на ночь истории о дальних путешествиях, о заморских странах. он приносил мне удивительные книжки из местных библиотек. он носил меня на руках, Иван, хотя в детстве я была крупной девочкой! это ему я испекла свой первый торт. ему написала первое в своей жизни письмо. для него начала носить красивые платьечка, от которых раньше нос воротила. а потом он уехал в свою страну. к своей маме. а несколько лет спустя он погиб. несчастный случай на дороге. самый несчастный во всей моей жизни.

Я пил чай в алкогольном опьянении под утро, качал ногой в такт музыке и смотрел на твои глаза, опущенные вниз. Чем ты так занята в этом чертовом телефоне? А я смотрю, открыто, прямо, всё наглею и наглею, не отводя взора, когда ты изредка осматриваешь зал, замечая внимание от меня. Ты отрываешься от телефона в мою сторону всё чаще, чаще. Контур губ выдает твоё недовольство и растерянность. Быть может, не удается выдумать, что же мне такое от тебя нужно, что я устроил слежку за твоей легкой фигурой прямо сейчас, вовсе не скрываясь. А просто мои бездонно-карие от твоих насыщенных голубо-серых без ума. Ты чертовски прекрасна.

Иван шел с работы и как всегда смотрел под ноги. он пытался аккуратно на носочках обойти каждую лужу, чтобы не запачкаться, хотя вся его рабочая форма итак была в пыли и штукатурке. солнце садилось слишком рано. заката не видно за высоченными новостройками.
снова начался дождь и Иван спрятался под козырек ближайшего подъезда. в детстве дождливая погода была его любимой. у него был очень красивый фиолетовый зонт и зеленые резиновые сапоги. отец приходил с работы всегда промокший, потому что зонт в их семье был только у Ивана. но каждый раз, не раздеваясь, папа брал сына за руку и они шли гулять по лужам. а потом мама ждала их дома с чаем, пирожками и выдавала каждому сухие теплые носки. но однажды в один из дождливых дней папа так и не вернулся. Иван до сих пор ждет его и обходит лужи. даже самые маленькие. даже если они не от дождя. потому что они не трашны только если ты шагаешь по ним за руку с отцом и на ногах твоих резиновые сапоги.
пока Иван стоял под козырьком, к нему подбежала цыганка и попросила денег на хлеб. мама учила его, что нужно подавать всем, кто просит, поэтому он нащупал в кармане куртки какую-то смятую купюру, распрямил ее и протянул цыганке. она заговорчески посмотрела на него и спросила:
- и не жалко тебе твоих денег?
- та, чего жалеть то? я не обеднею, а вам может и помогут.
- хороший ты человек. только несчастливый.
- почему это?
- ты семьи хочешь. детей хочешь, только женщину ты для этого совсем не ту избрал. не едь за ней. куда бы она не уезжала, не едь за ней. ты думаешь, что умрешь от старости, все мы та думаем, пока молоды. но от старости никто не умирает. умирают от болезней, несчастных случаев или насилия. не едь за ней, она будет любить гулять по площади, а ты будешь таскаться туда, чтобы лишний раз ее увидеть. там то тебя смерть и настигнет. она у тебя слишком впечатлительная, чтобы собраться и вовремя вызвать врача. не едь за ней, слышишь? и тогда жить будешь долго.
- долго… а счастливо ли?
- вы глупцы, если полагаете, что счастливыми вас делают кто-то или что-то, кроме вас самих.
дождь прекратился и Иван ушел. он чувствовал, что должен жить, не боясь. а когда надоест - поедет за Лилит в Индию, выйдет на площадь, соберет людей вокруг себя и будут они вместе ждать его последнего часа.