Состояние безысходности, все, конечно, не так плохо, хочется проораться в куда-нибудь.
Панически боюсь сорваться на тех, кто меня окружает, в этом городе они все, что у меня есть,
Без людей я долго не протяну, по крайней мере, мне так думается.
У меня есть запас успокоительного, оно помогает, если заливать его ромом, коньяк, к слову, справляется не хуже.
Слишком много мелочей, которые все пытаются выбить из колеи
Я правда начинаю больше и больше не любить осень.
Устал, как же я устал. А от чего?
Если бы я знал, возможно было бы легче.
Тошнит от самого себя
Работа-работа-работа, сон на минимум, все проблемы перекрывать работой,
Это уже становится девизом
Мне он даже симпатичен, самую малость.
Вымотан морально, но радуешься плотному графику работы, потому что так легче, чем утопать в своих собственных мыслях, вариться в этом и тонуть-тонуть-тонуть.
Убивать тишину, чем угодно, ее быть не должно - пустые разговоры, музыка, хоть телевизор
Холод не позволяет гулять, просто пропадать на улице часами, мне этого дико не хватает
Но скоро зима закончится, четыре месяца не так уж много
Скоро все будет чуточку лучше, я верю

моя смерть сидит на крыше и играет в домино.

не знаю, как в таком возрасте мне удалось мысленно прожить всю свою жизнь, к тому же устать и чутка разочароваться в ней. как? фраза "я слишком стар для этого дерьма" становится не смешной. особенно, когда вокруг сплошное дерьмо.

Отдыхать от людей - это полезно. Сразу прорисовывается ближайшее будущее. Пусть и в довольно странных красках. Мне совсем не хочется расписывать то, что в голове. От интернетов тошнит. Одновременно скучаю по самым близким, с которым переписки каждый день. Смотрю на часы и думаю: о, они уже встали на работу, сейчас бы пожелать доброго утра. Понимаю, что фотик у меня всего на неделю, а я совсем не снимаю. Увековечивать - хочу! Желательно, портреты. А людей - не хочу! Устала. И как это совместить?

Утренние апрельские сумерки. Промозглый ветер бетонных подворотен и узких улиц. Намеки на уличное освещение вдалеке, у более широкого проспекта. Небо в своей бездонной серости светится заревом зарождающейся зари. Такие цвета были у обложек бульварного чтива в начале девяностых - блеклые, напоминающие о несбывшихся мечтах и полуоббморочных грезах. Из блуждания в лабиринте мыслей меня вывели вскрикивания и копошения в темной арке, мимо которой я как раз проходил. Очередной раз я себе сказал, что я не герой. Очередной, потому что каждую неделю слышу, как во дворах кого-то бьют. Иногда приезжают машины скорой, чаще милиция. Возможно, в этот раз я бы так же прошел мимо, задушив в себе дряхлую совесть. После рабочей смены усталость тела разлилась и по внутренним скатам черепа, но из арки донесся хриплый полустон-полувскрик:
- Помоги, твою мать, не дай сдохнуть…
"Это не твое дело. не твое дело. Ты не Рэмбо". И тут такое. Еще голос рассудка древней лягухи бубнил во мне, но усталость уже плавилась в злобу обезьяны. Попытка поскорее уйти была сразу же провалена. В голове осталась только одна мысль - уничтожить. За все прошлые зажмуренные глаза и зажатые уши, за всю отжатую мелочь, за все разбитые на дороге бутылки, за чертову усталость, в конце концов.
Потом глаза меня подвели. Не запомнил ровным счетом ничего: ни сколько их было, ни как выглядели. Лишь чужая боль, стук кости о кость и пьянящая ярость. Потом, когда адреналин повыветрился, а ноги стали слегка подкашиваться, я сел прямо на землю и разглядел на грязном бетоне бомжа. То, что это бомж, я понял потому, что не раз видел его спящим на лавочке и копающимся в баках. Он медленно лег на спину и протянул:
- Фууух… думал, сегодня помру. Не, еще поживем.
- Мог бы и спасибо сказать, - на волне опьянения от победы я желал славы и восхвалений.
- Ага, герой, блять. Если б я не крикнул, ты бы так и прошел мимо. Да и влез ты не меня спасать - а туда же, благодарности ждет. Молодежь…
Я чуть не подскочил от такой обиды. Этот чертов бомжара еще меня учить будет, урод! Но парой секунд спустя пришло зябкое и отрезвляющее осознание, что он прав. Я совсем не герой.
На вид ему было лет сорок, хотя с такой неопрятной щетиной и еле живым светом неба я и себе дал бы не меньше. Левый глаз его основательно заплыл, а из губ сочилась темная кровь. Мои собственные руки едва саднило, но наверняка сбиты костяшки.
- Ладно, неплохо бы отпраздновать победу на поле брани, - сказал бомж, и, кряхтя, поднялся. На нем были комуфляжные толстые штаны, туристические ботинки и отвисший шерстяной свитер. "Дороговато для заросшего бомжары" - сказал внутренний бесплатный аналитик. - Вставай, проклятьем заклейменный, пойдем вымывать адреналин из организма, а то еще натворишь чего.
Мне подобное обращение не понравилось, хоть я и не вспомнил, откуда эти… как их… парафразы, во. Но чувствовал себя я превосходно, усталость сняло как рукой и действительно хотелось сделать что-то этакое. Я быстро поднялся, весь готовность ответить этому неприятному типу, но бомж куда-то ушел.
- Хэй, чего стоишь! - его голос доносился из-за угла ларька.
Ларек вот-вот должен был открыться, но пока окошко было закрыто и лишь тускло светило невостребованными остатками былого сорокаваттного величия. Когда я подошел, мой "соратник" вытряхивал карманы, пересчитывая мятые бумажки и монеты в неверном свете. Недовольно поморщившись, он залез под свитер и извлек оттуда еще пару бумажек. Полная женщина с уже уставшим лицом открыла окошко ларька. Бомж еще раз шевеля губами посчитал что-то про себя и вытянув из ладони монетку, высыпал на прилавок ее содержимое:
- Как обычно и 2 пива, Люд.
- Я мог бы и сам заплатить, - более ворчливо, чем необходимо, сказал я.
- Ну, в какой-то мере и я виноват в твоих ранениях, - сарказм не сходил с его губ, но теперь не казался чем-то обидным.
На прилавок с звонким стуком стали две тощие бутылки дешевого пива и две пачки собачьих консервов.
- Не, мужик, я закусывать этим не буду, хоть ты и угощаешь, - попытался смягчить атмосферу я.
- А тебе никто и не предлагает. Веган, блин, - судя по его нахмурившемуся виду, моя попытка пошутить явно не удалась.
Но через пару минут мы уместились на перилах древнего остова скамейки под лет десять как потухшим фонарем с пивом в руках. Мне было некуда спешить, да и пиво приятно расслабило тело, поэтому я первым прервал тишину:
- Тебя как зовут?
- Степан Петрович, а ты?
- Макс, - вместо рукопожатий мы стукнулись бутылками и снова замолчали, любуясь голубеющим небом.
Поднялся ветер, но облаков не было, и солнце покрасило в ослепительно-розовый далекие высотки и еще более далекие трубы промышленного района.
- Петрович, ты вроде не выглядишь как бомжара и не воняешь, как так ты на лавках живешь?
- Пф, "не воняешь". Знаешь, кто считал мыло критерием цивилованности? Немецкие националисты! У них мыла вдоволь было. Из человеческого жира…
- Степан Петрович, ты чего, не перегибай, я ж о другом. Че ты кипятишься. Я хотел спросить, как ты дошел до такого.
- Хотел бы - спросил. Ходит он вокруг да около. Как-как… Каком к верху! Да только остался у меня в этом мире лишь пес Вилли, да и тот не ходит уже неделю, - на этом месте голос Петровича сорвался, но я сделал вид, что ничего не услышал.
- Так это для него консервы?
- Ага, для него. Балую. Да и сам… Немного. А теперь тихо! - он поднял заплывший глаз в небо.
Я тоже задрал голову - со стороны космодрома стартовала первая ракета. Она быстро поднималась, а ветер нещадно трепал ее белый след, так что получалась маленькая медуза в толще голубого неба.
- Тип двадцать три эл. Я ее спроектировал! - в голосе Петровила сквозила гордость. - Красиво-то как…
Я обернулся, лишь чтобы увидеть, как влажные глаза Петрович подставил ветру и допил остатки пива. Я тоже допил свое и, борясь с уже отяжелевшими веками, проводил взглядом еще две утренние ракеты и самолет. Усталость плавно накатила на меня, но в ее толще плавало полупрозрачным сгустком еще что-то. Я захотел создать нечто, если не такое же грандиозное, то хотя бы красивое. Сна в жизни останется еще меньше… Я повернулся к Петровичу, но его уже не было рядом. Ушел кормить Вилли, видимо. Поплотнее закутавшись в куртку, я поднялся навтречу ветру. Через 10 минут открывается кижный, а меня там уже лет семь дожидается аэродинамика для чайников…

неизвестность способна иссушить и растерзать

Существуют миллионы аккордов. Существуют миллионы чисел. Но все забывают о нуле. Но без нуля числа — не более чем арифметика. Без пустого аккорда музыка — не более чем шум.

когда тебе рассказывают, что твоя знакомая контактирует с твоим же кумиром, разговаривает с ним по телефону и пьет чай в его гримерке после концерта, становится как-то веселее жить. появляется ощущение, что все в этой жизни осязаемо и доступно.

не заморачиваться и плыть в удовольствие.
13.53

я всегда начинаю считать с единицы,
забывая,
что иногда все начинается с нуля
.
0
цифра, у которой нет углов.прямых линий. направлений.
все начинается и заканчивается в одной точке.
и с этой точки я снова начну.

Выходишь из дому - глоток свежего воздуха, ботинок ступает на сырой асфальт. Уровень влажности и температура воздуха максимально комфортные, спасибо шарфу и шапке. Хлопья снега плавно, как в медленном танце, отпускаются на волосы и реснички. Они будто дразнят. Они не хотят делать из тебя снеговую бабу, делая ставку на массовости, не хотят покрывать землю белым рядном. Просто танцевать и дразнить.
Когда ты уже сидишь в машине, и наблюдаешь за стаей задних красных фар, снег не прекращает свою игру.
Все слишком сказочно, и уже даже шансон водилы не беспокоит душу.

"Приходите в мой дом, мои двери открыты. Буду песни вам петь и вином угощать"
/31 октября/

серьезный взгляд и крепкое, уверенное рукопожатие иной раз даёт понять, что перед тобой человек не молодой, но зрелый. Иван всегда несет ответственность за свои поступки и думает о последствиях. он носит высокие носки и трусы-семейники, потому что так теплее, каждый раз перед выходом из дома проверяет выключены ли вода и свет, перекрыт ли газ, по дороге на работу трижды удостоверивается, что ключи и кошелек на месте и через день звонит Деду, чтобы тот посмотрел, точно ли выключен утюг. Иван всегда проверяет погоду, чтобы в случаи дождя зонт всегда был при нем. каждый год он снашивается и покупает точно такие же новые черные ботинки на замке, потому что они удобные и незачем искать что-то лучше, если когда-то выбор уже был сделан в пользу этих.
Иван очень добрый, но это заметно только по его поступкам. он не красноречив и лицо его создано Богом для того, чтобы выражать абсолютное спокойствие и не более того.
Иван мечтал быть архитектором, но стал разноробочим на стройке. потому что это стабильная неплохая зарплата, в отличии от постоянной погони за тендерами. да и получается у него неплохо. заслужив доверие начальства, он все чаще занимает позицию командующего, недели рабочего. Ивана устраивает его положение, только он не счастлив.
женщина, которую он любит - его полная противоположность и не видит в нем своей судьбы. работа его - действительно работа. а его единственный друг прикован к инвалидной коляске.
но Иван еще ни разу не сказал, что ему тяжело.

Хватит себя убеждать. В конце концов чувства никуда не исчезают. Они истлевают.
От пожара, который не можешь контролировать, остаются маленькие угольки, но остынут они когда-нибудь до конца - тот еще вопрос.

В итоге у меня внутри тлеющий уголь. Противно так, и хочется чтобы он наконец догорел.

Мертвецы едят это всё время. Когда это едят живые- они умирают.

Soon snow will cover everything.
And by the time next spring comes, I'll be completely fine.